• banner11.png
  • banner12.png

Костенко Н.В. • «…И ВЕЧНЫЙ БОЙ!». О ЛИРИКЕ БОРИСА ОЛИЙНЫКА 1990-х – 2000-х гг. (К 80-ЛЕТИЮ ПОЭТА)

 Печать  E-mail

Категория: COLLEGIUM 25/2016

22 октября 2015 г. выдающийся украинский поэт, государственный и общественный деятель, академик Борис Олийнык отметил свое 80-летие. И пресса, и политическая элита проявили достаточно спокойное, дипломатичное отношению к событию, может потому, что власть была занята очередными выборами депутатов местных советов, которые состоялись буквально через несколько дней, 25 октября. В день юбилея в Украинском фонде культуры поэта чествовали его многочисленные друзья и коллеги (фонд культуры Б. Олийнык возглавляет на общественных началах почти тридцать лет, с 1987 г.). А 23 октября в Киевском оперном театре состоялся его юбилейный творческий вечер. Не обошли вниманием юбилей центральные литературные газеты: «Літературна Україна», «Українська літературна газета» поместили ряд статей о его жизни и творчестве. Уникальное издание избранных стихотворений поэта выпустило к юбилею издательство «Либідь» (Борис Олійник. Синівське. Поезії. – К.: «Либідь». – 2015). На выходе книги в других издательствах.

Неким диссонансом прозвучало в газете «2000» выступление журналиста Сергея Лозунько по поводу «левых» политических воззрений поэта. В заметке «Запоздалый демарш Бориса Олийныка» («2000», 2015, 30 Х), комментируя его устные высказывание в УФК о том, что он не меняет своих убеждений и не одобряет «декоммунизации», автор упрекнул поэта в непоследовательности, в том, что в свое время, отказавшись от полномочий председателя и члена комиссии по государственным наградам в знак протеста против присвоения звания Героя Украины Степану Бандере, позже сам принял это звание из рук президента В. Ющенко. Ну что ж! Возможно, это был тот редкий случай, когда высокое звание нашло своего настоящего героя. Обращает на себя внимание то, что упрекая Бориса Олийныка в «отступлениях» от «левой» идеи, от которой в реальной жизни он как «православный коммунист» никогда не отступал, журналист пишет о нем исключительно как о политическом деятеле и проявляет поразительную глухоту к его поэтическому творчеству, о чем можно судить по комментарию к единственной цитате из поэзии Бориса Олийныка из известного стихотворения «Шевченко и народ», которое журналист пытается привязать к майданным событиям 2004 г. При этом упускает из виду, что данное стихотворение было опубликовано в сборнике «У дзеркалі слова» в 1981 г., а сам сборник вместе с другими книгами «Сива ластівка» и «Дума про місто» был удостоен Государственной премии УССР им. Т. Г. Шевченко 1983 года.

Дело, однако, не в этих неточностях, а в том, что современный украинский журналист не знает и, очевидно, не понимает, что Борис Олийнык вчера и сегодня прежде всего ПОЭТ, ПОЭТ милостью Божьей, выдающийся художник слова, произведения которого нужно мерить не политическими, а эстетическими мерками. Можно предположить, что этого не знают и не понимают многие наши современники – и в Украине, и за ее пределами. Не знают, что Борис Олийнык и сегодня продолжает мощно трудиться на поэтическом и общественном поприщах.

Причина незнания, конечно, не только в равнодушии современного читателя к поэзии. Ограничение сферы влияния гуманитарной культуры связано с выхолащиванием самого понятия «культура» в эпоху глобализации, а также с разрушением механизмов ее распространения и рекламирования, с заменой текста интернетовской картинкой, с электронным тиражированием продукции графоманов и т. д. Не секрет, что книги сегодня выходят ничтожными тиражами. Так что составить хоть какое-то представление о реальных масштабах творчества того или другого поэта читателю сегодня непросто. А ведь поэзия Бориса Олийныка 1990-х – 2000-х гг. – это вершина его творчества, а, может, и всей украинской поэзии последних десятилетий. На фоне «глобального бесплода» он предстает сегодня как художник неиссякаемой творческой энергии, неподкупной идейной позиции, – как действительно народный поэт, один из немногих, кто идеи национальной свободы не отделяет от идеи социальной справедливости.

Ни диссиденты, которые свою протестную деятельность целиком подчинили национальной идее, ни бóльшая часть шестидесятников, старавшихся слиться с вчерашним диссидентством, – никто из них не смог отстоять и поднять, как знамя, наряду с идеалами национального достоинства, народные, действительно демократические, Шевченковские идеалы социальной справедливости и равноправия, милосердия и человечности. Это оказалось под силу Борису Олийныку. От этих идеалов он никогда не отступал (напомню, что во времена перестройки он предлагал объединить все левые силы в новую партию социальной справедливости – ПСС).

Не приуменьшая творческого веса других, старших и младших, украинских поэтов, все же согласимся с Михаилом Шевченко, что Борис Олийнык сегодня – один из самых революционных поэтов – и по форме, и по содержанию1. Само его присутствие в современной литературной и политической жизни Украины является фактом духовной стойкости нашего народа, который не могут поставить на колени ни Чернобыль, ни олигархические режимы. «Лидером духовного сопротивления» назвал его Иван Бокий2.

В начале 1990-х гг., в условиях политического коллапса, поэт переживает короткую творческую паузу; ситуация вынуждает основные усилия посвятить общественно-политической работе. Еще в 1989-1991 гг. он был депутатом Верховного Совета СССР, заместителем председателя Совета национальностей СССР; позже – депутатом Верховной Рады Украины, вице-президентом ПАСЕ и т. д.). Но в те же годы он выступает как выдающийся публицист. Уже тогда, с 1992 по 1994 гг., появилось несколько изданий его знаменитой публицистической книжки «Відступник, або Два роки в Кремлі» (в русских вариантах – «…И увидел я другого зверя» или Два года в Кремле»; «Князь тьмы. Два года в Кремле»; текст печатался также фрагментами в союзной газетной периодике). Вышли и другие публицистические произведения, напр.: «Сатанізація сербів, кому вона потрібна», 1995) и т. д.

На этой журналистско-публицистической подоплеке вызревает его новый художественный стиль. Публицистика не вытесняет, а только заостряет поэтическое перо Бориса Олийныка. В 1995 г. вышел итоговый сборник его поэзии «Шлях»; в 1997 г. – поэма «Трубить Трубіж», в 1998 г. – сборник лирических стихотворений и поэм «Трубить Трубіж»; в 1999 – книжка лирики «Біла мелодія». Пополнился также ряд переводных изданий на болгарском, румынском, сербо-хорватском и других языках.

В сборник «Шлях: Вірші та поеми», изданный к 60-летию поэта, вошли произведения и прежних, и последних лет. Подводя итоги, в предисловии к сборнику Борис Олийнык писал: «Что касается поэзии и вообще моего творчества, то о ее цене судить читателям. Единственное, о чем бы хотел сказать: возможно, некоторые стихи я написал бы по-другому. Но ни от одного из них не отказываюсь и переписывать не собираюсь»3.

Вместе с тем «шлях» – метафора продолжения, а не завершения пути, преодоления новых преград и испытаний на дороге жизни. Сборник 1995 года, который прошел почти незамеченным, был новой, актуальной книгой. Все написанное в ней будто пережито сейчас; читатель узнает в ней себя, теперешнего, в трагическом разладе памяти, в попытках связать прошлое и современность, в надеждах на грядущее. Ощущение новизны создает и композиция книги: она открывается новыми стихотворениями, которые печатались в периодике, и завершается поэмами «Таємна вечеря» и «Сім». Обе поэмы – с широкими философскими обобщениями; замысел поэмы «Сім» породила Чернобыльская трагедия и подвижничество тех, кто спас мир от широкомасштабной ядерной катастрофы. Известно, что Борис Олийнык одним из первых проложил дорогу в зону, откуда вел репортажи на TV. Опубликованная впервые в 1986 г. на страницах «Літературної України», непосредственно по следам трагических событий, эта поэма имела «этапное значение в развитии украинской поэзии эпохи перестройки, придав ей дух исповедальной честности»4.

В критические моменты истории обнажается истинная сущность тех или иных общественных явлений, человеческих поступков и характеров. Многим в Украине в начале 1990-х, после провозглашения независимости, дальнейший путь державы представлялся как восхождение на высшие ступени экономического и культурного развития, как продолжение перестройки, глубокое реформирование во всех сферах жизни. Однако с нарастающей разрушительной силой начали действовать «непредвиденные последствия». Люди, нечистые на руку, бросились не только к «кафедре гласности», но и к народному добру, раскрадывая все, что можно было украсть или захватить в рейдерских атаках. Эти торгаши, «лабазники нечистої руки», продающие с молотка и заводы, и детские садики, и «Зорю Героя і Солдат­ську Славу / Із медальоном смертним старшини», не могли не стать объектом гневного сатирического изображения в творчестве поэта. Борис Олийнык, для которого Украина олицетворяется в моральной триаде «совести, достоинства и чести»5, в изобличении упомянутых фигурантов видел свой долг художника и гражданина.

Одной из центральных фигур, на которую поэт направляет стрелы сатиры, стала уже знакомая нам по его публицистике («Два года в Кремле» и др.) фигура оборотня («перевертня»), хамелеона, предателя, отступника, приспособленца, весьма характерная для поворотных 1990-х гг. в Украине и в других бывших союзных республиках.

Александр Зиновьев, один из русских философов-диссидентов, возвратившись в ельцинскую Россию, как известно, был поражен не только имитацией демократии, но и странным поведением многих людей, которые с легкостью отрекались от вчерашних убеждений – и своих, и отцов-дедов – и при этом искали и находили себе полное оправдание. Примеров такого массового тотального отступничества, по мнению философа, история человечества, кажется, еще не знала.

Ярким образцом сатирического осмеяния подобного типа людей является стихотворный диптих «Перевдягання душ» («Тих одспівали, а вони живі…»), где с шевченковским сарказмом поэт живописует карикатурные портреты тех, кто под разными одеждами пытается скрыть свою непривлекательную лицемерную, трусливую, отступническую сущность. Чуть повеяло с Днепра – вмиг поменяли кафтаны на жупаны; дохнуло Эмиратами – и уже клянутся на Коране; послышался зов с Синая – припали к звезде Давида. – «Війнуло з Півдня… 

І пішло по колу… / Перевдягання душ. А душі ж голі, / Як в морзі…». 

В каком зловещем варианте может предстать «перевдягання душ», поэт показал в другом стихотворении цитируемого диптиха «Ану-м, стинай, «московській яничарці», написанном на мотив известной украинской песни «Горить вогонь високого багаття» с ироническим рефреном «Давайте разом заспіваєм, браття, / Як ми колись веселими були…». Поэт предостерегает: воинственные кличи к отсечению головок могут закончиться кровавым раздором, братоубийственной войной (что, к сожалению, на наших глазах превращается в реальность).

В душе поэта борются гнев и сострадание, ненависть и любовь к своему обманутому народу. Обличая безголовье, рабство и отступничество, он все же выступает его суровым и справедливым адвокатом, потому что и эти заблудшие души – часть его народа. В проникновенном стихотворении «Молитва» он просит Бога отпустить грехи «Прóйдами ошуканому люду» –

…Сину, розіп’ятий на Хрестові,

На осліплих сяєвом пролийся:
Ти ж простив апостолу Петрові,
Що до третіх
       тричі
      відступився.

Но есть то, чего нельзя прощать никому: нигде и никогда нельзя торговать любовью к Отчизне. «Молитва» Бориса Олийныка завершается этим горьким и суровым обращением к Богу с мольбой – не прощать циничного торгашества, крамарства, спекуляций на любви к Украине.

В «Молитве» и других произведениях этого периода все отчетливее дает о себе знать особый, высокий – возвышенный и гневный – стиль поэта, в котором разговорная речь органично сочетается с торжественным пророческим словом Библии и древней летописи. Речевая стилистика испытывает влияние не только отдельных библейских образов-символов или сюжетных ситуаций, но и некоторых жанровых форм, в частности псалмовой лирики, той ее разновидности, где похвала уступает место острой критике или философской медитации. Возможным образцом могли послужить «Давидові псалми» Тараса Шевченка (само название сборника «Шлях» подсказано известной строкой из Шевченко: «У всякого своя доля і свій шлях широкий»). В «Давидових псалмах», по мнению ученых, Шевченко «наполнил их религиозную форму новым содержанием, придал им актуальное звучание и направил на разоблачение общественных зол»6. Библейские псалмы «привлекали Шевченко, хорошо знавшего Псалтырь с детства, …высокой патетикой, острыми инвективами против зла, корыстолюбия, всяческой неправды, утверждением высоких этических норм, идеями равенства «убогих» и «богатых» перед Богом, неминуемым наказанием «злотворящих»7. Вся эта проблематика была актуальна для Бориса Олийныка всегда, а особенно в последние 1990-е – 2000-е годы.

На переплетении двух – библейского и современного – миров, библейской и разговорной стилистик построено одно из наиболее глубоких и целостных, архитектурно-утонченных произведений поэта, вошедших в сб. «Шлях» – лиро-эпическая композиция «Таємна вечеря» («День був якийсь непевний»), где разработан библейский миф о предательстве Иудой Иисуса Христа. Б. Олийныку удалось воспроизвести и выразить то, что почти невоспроизводимо и невыразимо: тревожную, неопределенную атмосферу последней перед распятием «Тайной вечери», когда Иуда продал Христа, и об этом знает Он, но не знают его ученики. И одновременно передать гнетущую атмосферу 1990-х гг., в начале эпохи «дикого капитализма».

В произведении почти отсутствует изображение легендарных событий – внимание сосредоточено на перепадах настроения, душевного смятения Христа и тревоги его учеников. Атмосфера предательства передана с удивительной психологической точностью и достоверностью – в нагромождении признаков тревоги («День був якийсь непевний. / Щось по колах округ бродило – Незриме, хиже і обережне. / Сторожко темніло»), в передаче состояния неуверенности и нервозности учеников, ожидающих запаздывающего Учителя. Дважды повторяется этот мотив: «Учні нервувалися: Де ж Він?!» – первый раз в соотнесении с библейским пространством, когда Сын Божий спрашивает Бога-Отца: «Невже не обійде мене / Чаша сія …від Тебе?! – / Глухо мовчало Небо…»; и второй раз – в неожиданном перенесении в современное пространство, сначала одним штрихом: в руки одного из учеников автор вложил …пачку «Примы» и все, что ассоциируется с нею. С появлением Христа атмосфера драматизируется. Учитель делит «вечірню учту» с учениками, но не может скрыть своей подавленности: один из них предаст его; отсюда – отчуждение, потом смущение и, одновременно, гнев и скорбное всепрощение:

– Сьогодні один із вас
Зрадить мене… –
Сказав стомлено.
І усміхнувся гірко:
«Та хіба в тому їхня вина?»
…………………………………
…………………………………
Перезирнулися:
      хто се прорік?
У когось нервово зламало сірник,
Ніяк не міг прикурити –
Руку звела остуда.

…Двері були відкриті.
На порозі стояв
      Іуда.
………………………………….
………………………………….
Решта все було за Писанням.

Автор завершает мифологическую часть произведения на том эпизоде из Писания, когда после распятия и захоронения в пещере исчезло тело Христа, а потом перед плакальщицами появился Горний Ангел, который произнес пророческие слова: – Хто шука серед мертвих живого?» – Этот пророческий мотив использован для перехода к современным реалиям, где «мертві піють і п’ють. Тягнуть цвяхи з хреста / На колекції та сувеніри… Мертві грають в політику, «водять козу» / Та дівок загряницею манять. / Оббирають, як липку, народ і казну, / Обирають себе на гетьманів…».

Библейско-мифологический и современный планы преломляются друг в друге, так что читатель словно становится участником тайного действа – вечной трагедии предательства Учителя своими учениками. Принципом двухпланового изложения – как художественным приемом – поэт воспользовался и в своей публицистической книге «Два года в Кремле», что прошло мимо внимания некоторых наивных критиков, обвинивших автора в мистицизме.

Смысл лиро-эпической композиции нельзя понять, не учитывая авторской иронии, выраженной в вопросе: – «А чи й справді повісивсь… Іуда?» Сомнение закрадывается тогда, когда библейский план сменяется современным (VI– VII разделы), перемещаясь в пространственную точку Украины – в Киев, на Крещатик, в элитный ресторан, где новые хозяева обмывают очередной «удатный оброк»; среди них оказался Иуда:

«Добривечір», – сказав.
Свій крават розв’язав.
(Дещо й справді на зашморг подібний).
По-свояцьки окинувши поглядом зал,
Сів до столу.
      Як рівний.
             І рідний.

Б. Олийнык создает современный сатирический парафраз библейской легенды, где не в жилище Христа, а в кабаке, и не апостолы, а сегодняшние нувориши правят свой бал, свою «таємну вечерю» и встречают на пороге новых Иуд. В финале устами старого кобзаря, отложившего бандуру до лучших времен, которые неминуемо наступят, поэт предупреждает «можновладців» о грядущей расплате.

В историческом аспекте Б. Олийнык указывает на другие примеры вероломного сговора и предательства, в частности, на спровоцированный Западом раздор между народами бывшей Югославии, сопровождавшийся унижением и уничтожением православной церкви и веры на оккупированных территориях; эта тема прозвучала в стихотворении «Гей, слов’яни!» («Прямовисним багнетом розкраявши серпень…»). Известно, что Борис Олийнык принимал самое активное участие в протестных акциях против бомбардировки Белграда, против наступления западных крестоносцев на православие.

Чем драматичнее от начала к концу 1990-х гг. разворачивались социально-экономические и политические процессы в Украине, тем глубже и острее становилось аналитическое начало художественного мышления поэта, свободнее и резче формы его критического и сатирического высказывания. Ключевые издания этого периода – поэма «Трубить Трубіж» (1997) и новая лирика из одноименного сборника (1998). В названии «Трубить Трубіж» сконцентрировалась главная социально-философская интенция поэтического творчества Б. Олийныка 1990-2000-х годов – осознание рубежа, жестокого поединка (двобою) между мирами света и тьмы, добра и зла, свободы и рабства. Что позади? И что в грядущем?

Трубить Трубіж: ми вийшли на рубіж.
Позаду – смерк. Попереду – свобода.

В трубном звуке Трубежа – реки (притока Днепра), воспетой еще в «Слове о полку Игоревом», – и предостережение, и призыв встать на защиту отчизны, родной земли и родного слова. В праведной битве самую большую угрозу он видит в братоубийственных распрях, в продажности и алчности торгашей.

Анализируя процессы ломки и переформирования общественно-политических, экономических и нравственных отношений в стране, поэт создает целую галерею обобщающих сатирических художественных образов, за которыми распознаются те или другие типы «новоукраинцев». К числу наиболее ярких, острых сатир принадлежат стихотворения «Треті» («Знову чорне вивели на біле…»), «Марш п’ятої колони» («Де ви десь, панове коммутанти»), баллада «Сон» («Зайшов у сон, як у чужі палати») и др. Сила сатирического слова Б. Олийныка такова, что названия стихотворений – «Треті», «Марш п’ятої колони» – и отдельные словообразы, напр. «коммутанты» (сочетание «коммуниста» с «мутантом», т. е. «перевертыши», «перекінчики») сразу же превратились в своеобразные идиологемы, символы разрушительной эпохи. Кто такие «третьи»? Это те, кто имеет выгоду, капитал от общественных конфликтов, политических распрей, национальных чвар: пусть дерутся противники, а «третьи» в этот «неповторний час» очистят кладовки, раскрадут все, что плохо лежит. Поэт предостерегает: истинных виновников разрухи в державе нужно искать не за ее пределами, а в собственном недоумстве, в национальной и идеологической нетерпимости:

Раптом спогадали про Вкраїну.
Глянули – руками розвели:
– Хто ж це нам побив горшки і спини?
Хто ж це нашу хату розвалив?!
      І шукають лютими очима
      Ворогів нових за три межі.
      А тим часом треті за плечима
      Ділять між собою бариші.

В «Марші п’ятої колони» уже сама жанрово-музыкальная форма, предполагающая коллективное хоровое пение большого количества людей во время торжественной ходьбы, таит в себе сарказм – поэт указывает на массовость такого явления, как коммутанство, т. е. хамелеонство, приспособленчество, продажность, лицемерие, характерное для прагматичных людей в Украине 1990-х гг.

Свой критический взгляд поэт обращает не только на постперестроечную действительность, но и на прошлое, на 1930-е гг., голод 1933 г. (стихотворение «Біля Мгарського монастиря»). Еще в 1988 г., в своем выступлении на ХIX Всесоюзной партконференции он потребовал объяснить наконец публично «причины голода 1933 г., который лишил жизни миллионы украинцев, назвать также поименно тех, по чьей вине произошла эта трагедия»8.

_____

В 2000-е годы выходят новые книги поэзии Бориса Олийныка – «Таємна вечеря» (2000), «Знак» (2003), «Стою на землі» (2003), «У замкненому колі. Із окупаційного зошита» (2007), «Очима добра» (для детей и юношества), «Трубить Трубіж. Вірші. Уривки з поеми» (2012) и др.

Этот взрыв творческой продуктивности, неодолимое восхождение по новым ступеням искусства не может не потрясать, особенно если учесть, что именно в 1990-е – 2000-е годы поэт подвергся травле со стороны бывших соратников пера, о чем пишет Иван Бокий в своем блестящем предисловии к сб. «Таємна вечеря» (2000). «Ни на кого из политиков, государственных деятелей или культурников, – пишет он, – в последние годы не велась такая массированная атака, как на Бориса Олийныка, убежденного украинского государственника. Разве что в период разгула сталинских репрессий и в годы пребывания в Украине Кагановича после войны. Упражнялись на нем известные и малоизвестные авторы, выдвигались как политические обвинения, основанные на лжи и перекручивании его позиции, так и бытовые, в большинстве своем анекдотичные, а то и бессмысленные.

Борис Олийнык сохраняет спокойствие, добрый юмор и не считает нужным втягиваться в полемику. Очень уж специфический запах имеет эта задорная кампания, и какой же человек, уважающий себя, станет отвечать на обвинения, абсурдность которых очевидна?

Борис Олийнык многим стоит поперек дороги. Поперек дороги, собственно, стоит народ, совесть которого и олицетворяют чистые люди, как Олийнык»9.

Откуда, – спрашивает Иван Бокий, – такая «болезненная ненависть к человеку, который, как им того ни хочется признавать, морально возвышается над ними просто-таки несравнимо?

Лучше всего на это ответил сам Борис Олийнык: «Ну, это же естественно! Отступник больше всего ненавидит того, кто не отступился. И – запомните: не мне они мстят. Они мстят себе за собственное кривоверие, за малодушие, за собственное отступничество. Ибо хорошо знают: все тайное раньше или позже, как свидетельствует апостол, станет явным. И раньше или позже люди узнают всю низость их мизерных душ. Те же, кто не отступился, уже самим своим присутствием создают фон, на котором особенно контрастно проступает вся их трухлявая суть. Отсюда и особая ненависть к тем, кто не отступился от своих принципов и позиций»10.

В 2000-е годы заметно расширился жанровый диапазон поэзии Б. Олийныка, особенно в репертуаре сатирических произведений. В сборнике «Таємна вечеря», кроме написанной ранее лиро-эпической композиции, читатель найдет и шарж, и перепев, и марш, и пародию, и послание и, конечно, инвективу. Наиболее интересные из них выделяются резкой, остро критической, почти обструкционистской тональностью. Ярчайший образец – знаменитый «Шарж» («У гиблий час глобального безплоду»), адресованный Б. Ельцину. Вопреки традиционному определению шаржа как «разновидности карикатуры», в которой при сохранении сходства с объектом изображения имеет место «мягкий доброжелательный юмор»11, в этом произведении создан не столько шаржированный, сколько гротескный образ первого президента России, хотя узнаются и некоторые характерные для его внешности и поведения признаки. О гротескности говорит вся пластика образа, где реальные черты совмещаются со звероподобными, бесовскими:

У гиблий час глобального безплоду,                        Коли йому, оброслому у пущі,
Коли посуха жалить як змія, –                                 Сам патріарх облобизав уста, –
Нікчема промальтійського заводу                            Перевернувся в домовині Пушкін,
На глум і гріх хрещеному народу                              І Володимир опустив хреста.
Забравсь на трон всієї і всея.

Він п’яно бродить у палатах думних                         Коли у храм упхався, і рогато
Між казнокрадів і повій пера,                                  До образів посунув навмання,
Зухвалий зростом і убогий духом, –                         З ікони одсахнулась Божа Мати
Бездарний шарж Нерона і Петра.                             Від нього затуливши немовля…

В такой же гротескной стилистике написано и другое стихотворение – «Гряде пророк! Пророку – лета многа!» с авторским посвящением Солженицыну. В противоположность утвердившимся сегодня высочайшим официальным оценкам общественной и литературной миссии этого писателя, Б. Олийнык видит в нем ту разрушительную силу (что сподвигла и Б. Ельцина), которая способствовала падению союзной державы и обездоливанию миллионов людей.

Оба стихотворения можно рассматривать как разновидность жанра политической сатиры. Блестящим мастером этого жанра был, как известно, великий немецкий поэт Генрих Гейне, выступавший как борец против реакции и филистерства и не скрывавший своего сочувствия идеям Великой французской революции (достаточно вспомнить его поэму «Германия. Зимняя сказка», 1844). Гейне не боялся говорить немецкому народу не только сладкую, но и горькую правду – и о его истории, и о характере, используя все средства романтической иронии и сатиры – мистификацию, гротескные сновидения и прямое политическое слово.

Продолжая традиции Гейне, Борис Олийнык самые острые инвективы также адресует своему собственному народу. В таких стихотворениях, как «Інвектива-1», «Інвектива-2», «Як ховали патріарха», «Верлібр з коментарями», «Роздум» и др. под прицел его сатиры попадают наилучшие, а то и самые негативные черты национального характера – зависть, индивидуализм, высокомерие, равнодушие, хуторянство, плачливость, недоумство, продажность и т. д., которые сам народ высмеял в метких сатирических поговорках и пословицах: «щоб у сусіда хата згоріла», «моя хата скраю» и т. д.

Напр., в «Інвективі-1» («І чубимось, як горобці у просі») поэт высмеивает такой непривлекательный штрих национального характера, как покорность, «гречкосійство», холопство людей, которые становятся рабами обстоятельств, забыв о козацких заветах. Суд над «отарою гречкосіїв» поэт вершит устами восставшего из могилы козака:

Стемнів козак у гніві, наче хмара.                        ……………………………………….
На всесвіт гримнув:                                           ……………………………………….
                       – От уже отара!                         Злізайте з печі!
Ніяк не дочекає баранá,                                     Вдарте у кресало,
Щоб знов трюхикать підтюпцем                         Аби вогонь пропік на душах сало
                       на бойню,                                 І нагадав, що править не живіт,
Та мимрить: «А було ж козацтво гойне…            А дух Шевченка – віщого месії,
Гай-гай, було та вигибло сповна…»                    Що ми вкраїнці, а не гречкосії,
Бодай би вас поглинула мана!                            Що ми живі!

В «Інвективі-2» в иронических и гротескных образах прогнозируется реакция на худший из возможных вариантов событий – вплоть до полной утраты державы, проданной нами самими же. И что ж? Да все то же: «І ми восплащемо талановито, / Зазвичай поминаючи дідів, / Що нас ізнов за наше жито бито, / Що нам обрали не таких вождів, // Що винні всі, а ми – і на крупину, / Бо тихі, як осінній падолист, / Що коли б нас вчергове не купили, / Хіба б ми учергове продались?».

Поэт неистощим в средствах и способах художественного выражения. Так, в «Верлібрі з коментарями» («Затерті фрази, перепродані мислі») он использует форму двойного репортажа: официальной прямой трансляции выступления очередного «претендента на папаху», т. е. кандидата в президенты, бессовестно обманывающего избирателя, и неофициального правдивого иронического комментария, уточняющего («про себя») каждую из «побрехеньок» претендента. Итог «диалога» подводит простая селянка, продающая на базаре семечки и краем уха слушающая еще одного претендента:

І в кого воно, стерво,
Навчилося так брехати?!

Ирония проникает и в социально-философские медитации Бориса Олийныка, замечательным образцом которых может служить стихотворение «Роздум» («Був день невеселий по осені пізній») с підзаголовком «З народного». «Роздум» основан на принципе философского абсурда, нонсенса: можно ли взлететь вверх, падая вниз? Или на лыжах ехать по асфальту? Нельзя. Тогда почему же «Стою на асфальті, у лижі взутий. / Чи лижі не їдуть, чи сам я безпутній?» // Так бачу, що й інші на лижі постали, / І теж ані з місця, мов коні у стайні»… // І клали ж асфальт, як учили з Парижа, / А отже не їдуть даровані лижі…». Этот философский нонсенс имеет явно политическую подоплеку. Независимой державе не к лицу полагаться на разрешение своих проблем заезжими советниками: один дарит лыжи, другой – «з крутої держави» – предлагает встать на ролики, но и ролики на наших разбитых асфальтах не едут: «Тепер стоїмо у багні на розпутті, / чи ролики з браком, чи ми шалапутні? // І лаємось тяжко з тієї підстави: / Який же нас дурень на ролики ставив?! // І тоскно чекаєм чиєїсь принуки, / Коли нам вилазить з цієї багнюки». Ответ по-народному краток. Простой крестьянин предлагает и свой иронический совет: – «То хай вам і те вже роз’яснюють звідти, / Як сіється гречка і… робляться діти».

Многие стихотворения (напр., в сборнике «Знак», 2003) построены в форме апелляций (обращений, воззваний) вопросов, диалогов, разговоров с героями произведений и читателем («Де ж ти, Хмелю?», «Розмова з учителем», «Хто його зна…», «Зустріч з Архістратигом», «Прозріння», «Прокиньсь нарешті» и др.). Лирический герой взыскует истины, ищет ответы на «проклятые» вопросы, – в сегодняшних перипетиях, в истории Украины. Его поэтическая историософия тяготеет к художественному обобщению, образу-знаку, символу. Если провозглашение независимости Украины ассоциировалось в поэзии Б. Олийныка с цветущей весной, то наступление дикого капитализма – с серой осенью. В стихотворении «Осіннє» («Облітає листя, пане-брате») поэт вводит читателя в прозаическую современную реальность, где «з прапорів пошили камізельки / У два кольори, два кольори». В сатире «Гуляє панство» неприглядную, трагическую сегодняшнюю реальность поэт обозначил Шевченковскими словами «время люте». Вспоминается, как возмущались некоторые «друзья народа» таким, на их взгляд, непатриотичным определением современности – для них, видимо, и Шевченко недостаточно патриотичен! Шевченковскими интонациями пронизана вся сатира, включая ее название «Гуляє панство»:

Новітні можновладці України                       По кому ж так заходяться салюти
Жирують, аж вгинається земля.                   Над Україною
І в чашах яро багряніють вина: «во время люте»?
Гуляє панство!                                           …Мовчить покірно забуття трава
                       На крові гуля.                       І тиша в чорній хустці – як вдова.

Как горько, трагически переживает поэт бедлам и разбой в своей наивной «по молодости» державе, можно почувствовать, читая одно из самых исповедальных его стихотворений «Затули мене крилом» (І – V), обращенное к родной украинской земле:

Затули мене крилом
Від промерзлої студоми,
Борони мене хрестом
Від гоморри і содому.
Скаженіє бурелом
У вселенському огромі, –
Затули мене крилом.

Он спешит в родные места «до людей із одинока», но, переступив порог, не узнает тех, в ком видел родственные души:

Глянув: скільки рідних лиць!
І ні жодного обличчя.
Від колишніх юних птиць –
Тільки пір’я на обійсті…
Шаста виводок лисичий
З хижим поблиском зіниць.

Все изменилось. И здесь словно «нечистый» правит свой бал. И здесь «тепер новий вівчар / Заганя нас до кошари. / В нього із-під шаровар / Визира копитищ пара, / На яких вогніють тавра / Від рогатого з тартар». И здесь – только жалобы и лемент:

Хто ж це нас пустив на лом,
Україно, при задвірку?
Що ж це ми, такі великі, –
Знову під чужим кермом?!

Жалобы прерываются горькими словами солдата-инвалида, участника Великой Отечественной войны, который уже утратил надежду (и это впервые звучит так пронзительно!), что кто-то, услышав крик, бросится на помощь:

Та на всі твої волання
Ти скоріше діждеш смерть,
Ніж відлуння чи зізнання:
В цій державі все – до грана –
Полетіло шкереберть –
В наших кресах, як в саванні,
Окупанти бродять п’яні…
Дожилися, вашу… честь!

В гамме чувств поэта есть все: и сочувствие, и гнев, и даже страх и отчаяние, и тревога, тревога… Как у Николая Рубцова:

Боюсь я, боюсь я, как вольная, сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Кто ж выведет народ из бесовского круга? Б. Олийнык напоминает, что в историческом прошлом Украины немало геров-рыцарей, которым это было под силу; среди них – Богдан Хмельницкий. В стихотворении «Де ж ти, Хмелю?», написанном на мотив народной песни «Ой хмелю мій, хмелю», можно услышать голос народа, зовущего гетьмана вернуться в Украину:

Хмара встала з висі до пониззя,
Темна тиша встала на лиман.
Де ж ти в трясці, 
                       Хмелю, забарився, –
Богом нам дарований Богдан?

Отповедь прозвучала в уже упомянутом стихотворении «Осіннє», где от имени Богдана произносятся пророческие, перекликающиеся с известными строками Шевченко, слова:

Доборолись, – тільки шапки й вуса.     «Гей, вернися, гетьмане, вгамуйсь!–
Досварились так, що від обмов            Репетуєм сходом і приходом.
Гетьман у труні перевернувся,              Вибив люльку:
Встав з могили.                                  – «Може, й повернусь.
                Плюнув.                            Як з отари станете народом».
                       І пішов
Помолиться з горя Жовтим Водам.

Пришло время спросить не только народ, но и власть, и т. н. «элиту», тех, кто, как пишет поэт в стихотворении «Прозріння», «так гучно скімлять у кущах калини / Над крученою долею Вкраїни, / Що, схоже, мають з того інтерес».

Когда задумываешься над тем, как эволюционировало поколение шестидесятников, понимаешь, что – ни в Украине, ни в России – никто не смог подняться до такой острой критической оценки катастрофичекого периода межвременья – между развалом Союза и попыткой построить на руинах собственный рай – и выразить ее с такой художественной силой и убедительностью, как Борис Олийнык.

У поэта, на его взгляд, – «есть одно главное право – право на правду, с которым он может постоять за свой народ. Если он этим правом не пользуется хоть один миг – он не поэт»12.

Правом на правду он воспользовался сполна и в одной из последних, возможно, самой революционной своей книге стихов «У замкненому колі. Із окупаційного зошита» (2007). Книга, согласно заголовку, оформлена как оккупационная тетрадь – т. е. хроника беспредела, который творят в последние десятилетия новые хозяева, «господарі», торгаши-оккупанты, «новоукраинцы» от начала своего «пришествия» и дальше.

На первых страницах тетради – стихотворение «Прийшлі», сатирическая зарисовка того «проклятого» момента, когда они появились (Сатира, как и прежде, остается ведущим жанром его поэзии):

Прийшли.
       Розсілись, як у власній хаті.
Обчистили до нитки всі кутки.
А вже до них біжать, як в ті роки,
Найнятись чимскоріш в поліціянти
Мої блаватно-жовті землячки.

«Все, як було», – говорит поэт; так уже было в годы минувшей войны, когда некоторые землячки встречали немецких оккупантов хлебом-солью на вышитых рушниках. «Все, як було. Хіба одна різниця: / У ті часи під рейвах канонад / Везли чорнозем наш у фатерлянд, / А нинішні похітливі ординці / Вивозять наших – як товар! – дівчат». К сожалению, есть и другое отличие: безверие, утрата в душах людей надежды на справедливость:

Все, як було…
       Егей, не все, миряни:
Тоді під окупантами земля
Горіла, мов у кратері вулкану,
Тепер же – тільки попіл і зола.

Удивительно: как такая революционная книга могла появиться в Киеве в 2007 году, в условиях существования политически-олигархической цензуры и угрозы физической расправы над инакомыслящими! Не потому ли, что нувориши, торгаши-спекулянты книг не читают, а те, кто читает, следят только за национально-этнической чистотой и социально-политическими мотивами не обеспокоены, поскольку уверены, что гражданского общества в Украине не было, нет и не будет никогда.

В произведениях «Окупаційного зошита» и в других, более поздних публикациях, поэт снова обращается к языку символов, ищет «точных знаков» нашего времени». Чаще всего это знаки предостережения о возможных катастрофических последствиях безголовья и холопства. Поэт слышит угрожающие звуки какой-то беды, которая надвигается и которой еще можно избежать. Эти знаки открываются ему и в реальных вещах, и в мифологических, и в религиозно-философских образах, как, например, в стихотворении «Передчуття» («Ти чуєш здвиг залізної стопи») с эпиграфом из известного «послания» Т. Г. Шевченко «І мертвим, і живим…»: «Німець скаже: «Ви моголи». // «Моголи! Моголи!»

Стихотворение построено на апокалиптических образах и антитезах, которые, согласно христианской легенде, символизируют борьбу между Христом и Антихристом (дьяволом, зверем, чудовищем, 666), т. е. в моральном измерении – между абсолютным добром и абсолютным злом. Украинская литература имеет давние традиции в художественном освещении этой «концесветной» легенды – от Гр. Сковороды до П. Тичины и др. Особенностью Олийниковых интерпретаций является их острая публицистическая направленность на современных «моголов» и одновременно патриотический (действительно патриотический, не фальшивый, не декларативный) призыв к возрождению.

Нужно отметить высокую художественную планку этого произведения, его композиционную и стилистическую целостность. Контрастными образами, антитезами разведены первые и последующие строфы. Но через слуховые, визуальные образы, поэт показывает, как начинается сдвиг, движение этих сил навстречу друг другу, как фатально сокращается расстояние между ними, как грозно гремит гром, как приближается час последнего поединка. Поэт аппелирует к современнику:

Ти чуєш здвиг залізної стопи?                     В передчутті вселенських потрясінь
То він з потóйсвіт вийшов, шестипалий,       Принишкли омертвіло птахи й звірі.
За ним чорніють, як після напалму,              То він ступа, і пада його тінь
Сірчаним кипнем спалені степи.                   На землю, що погрязла у безвір’ї.
………………………………………….
Між ними відстань меншає щомить.             Навпересіч йому Архістратиг
Вони ідуть супроти невідступно.                 На землю сходить, звівши меч покари.
Ви чуєте, моголи: вже гримить,                   і світ од жаху збліднув, яко сніг,
І тут уже серéдини не купиш!                      В очікуванні першого удару…

Поэт призывает народ Украины – не утешать «гопаком нових українців, / Не чуючи залізної стопи, / Не бачачи знамення блискавиці», а реализовать наконец свой исторический шанс – не опозорить славных отцов и дедов: «З навприсядок піднятися нарешті, / Згадавши, що були ж ми козаки! / І вже хоча б у Другому Пришесті / Зустріти ж українцями таки».

Особенностью натуры поэта, вобравшей в себя, на наш взгляд, лучшие черты национального характера, является дух свободы, непримиримость со злом, стойкость и верность; чем больше давят на него, тем сильнее сопротивление давлению. И еще одно есть у него качество, особенно ценное в годы депрессий – героический оптимизм, способность никогда не утрачивать надежду.

«Замкнутий круг» – «Circulus vitiosus» – это явление временное. Если исторический процесс движется по кругу, значит, круг неминуемо перейдет в спираль.

В дни горьких раздумий о судьбе свое отчизны он остается верным своему поэтическому призванию. В жестоком поединке между лукавыми и праведными словами, как говорится в стихотворении «І вічний бій…» (аллюзии на известные строки Александра Блока), он, как и раньше, стоит «при знамени» на стороне правды. 

І тільки небові одному                    І знов до лицарського герцю
Відома таїна одна,                          За честь, і правду, і права –
Що цей двобій у нім самому            У трепетнім овалі серця
Допоки світу – не мина.                  В двобої сходяться слова.

Примечания

1 Шевченко Михайло. Основи основ // Борис Олійник. Основи. Поезії. Поеми. – К.: 2005. – С. 8.

2 Бокий Іван. Не похитнувся у вірі і слові // Борис Олійник. Таємна вечеря. Поезії 1989-2000. – К.: 2000. – С. 23.

3 Олійник Борис. Шлях. Вірші та поеми. – К.: 1995. – С. 7.

4 Скирда Людмила. Сповна життям оплачувать слова… // Борис Олійник. Вибрані твори у шести томах. Том 6. Поеми. – К.: 2007. – С. 216.

5 Олійник Борис. Шлях. Вірші та поеми. – С. 7.

6 Шевченко Тарас. Повне зібрання творів у дванадцяти томах. Том перший. – К.: 1989. – С. 507. 

7 Там же.

8 Олійник Борис. Випробування істиною (Виступ на ХІХ Всесоюзній конференції Комуністичної партії Радянського Союзу) // Борис Олійник. Криниці моралі та духовна посуха. Статті, виступи, публіцистичні роздуми, інтерв’ю. – К.: 1990. – С. 168.

9 Бокий Іван. Не похитнувся у вірі і слові // Борис Олійник. Таємна вечеря. Поезії 1989-2000. – К.: 2000. – С. 20.

10 Там само.

11 Літературознавча енциклопедія. У двох томах. Том 2. Автор-укладач Ковалів Ю. І. – К.: 2007. – С. 581.

12 Цит. По ст.: Шевченко Михайло. Основи основ. – С. 12.

Форма входа

Наши контакты

Почтовый адрес: 04080, г. Киев-80, а/я 41

Телефоны:

По вопросам издания книг: +38 (044) 227-38-86

По всем вопросам конференции "Язык и Культура"+38 (044) 227-38-22, +38 (044) 227-38-48

По вопросам заказа и покупки книг: +38 (044) 501-07-06, +38 (044) 227-38-28

Email: Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра., Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. (по вопросам издания и покупки книг), Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. (по поводу конференции "Язык и Культура")

© Бураго, 2017 

.